История одной любви

Стоял хмурый но­ябрьский день. Дождя не было, но серое, точнее, свинцовое небо висело так низко, что, казалось, давило на плечи. Унылые голые степи, раз­мытая дождями и разбитая телегами дорога, скрип не­смазанных колес – все это действовало Фаине на не­рвы и портило и без того скверное настроение.

Фаня возвращалась к своим родителям, живущим на хуто­ре в десятке километров от Геническа, и с горечью думала о своей несчастной судьбе. Все это время девушка жила у тет­ки в городе. Там она два года назад окончила женскую гим­назию, а после этого родители, казалось, пол­ностью забыли о существова­нии дочери. Конечно, они при­сылали продукты и деньги на ее содержание, но домой не звали. Это очень радовало Фаню, которая, изучив фран­цузский язык; танцы, рисование и прочие премудрости, вовсе не желала возвращать­ся в такую «дыру» и занимать­ся хозяйством.

Вообще-то де­вушку звали не Фаина, а Федосья, или Феня. Но она считала себя образованной, культурной и даже «эмансипе», а свое на­стоящее имя – слишком «тём­ным» и некрасивым. И вот уже года три представлялась всем как Фаина. Отец Фани был довольно зажиточным. Он имел несколько гектаров земли и с десяток (целый табун!) лоша­дей. Правда, в последнее время дела его были не столь хорошо. Белые, красные, зеленые – кого только не видел он за годы гражданской войны! Количество лошадей сильно поуменьшилось. Но война уже подходила к концу – белые отступили в сторону Крыма, и всем было понятно, что при­шла новая власть, власть Советов. И уж совсем не понятно было, как жить с этой властью. Возможно, именно поэтому он потребовал возвращения дочери домой – в тяжелое время лучше держаться одной семь­ей! – и послал за ней в Геническ своего работника, хромо­го и рябого Гаврилу.

Фане уже исполнилось во­семнадцать. Она была статной хохлушкой с темными бровями, пронзительными глазами и длинными вьющимися волосами. Пожалуй, если бы не нос, который был несколько вели­коват, Фаню можно было бы на­звать писаной красавицей. Как любая девушка ее возраста, она мечтала о совершенно необычной, несказанно счаст­ливой будущей жизни где-ни­будь в большом красивом го­роде. Даже Геническ был слишком мелковат и провинци­ален для нее. Действительно, разве можно жить счастливо в городке с одним единственным бульваром, где по выходными «совершалась» вся культурная жизнь. Обычно барышни усаживались по лавочкам, щелкали подсолнечные семечки, выплевывая их таким образом, что под нижней губой образовывались длинные бороды из шелухи...

Франтоватые парни с прили­занными чубами вышагивали по бульвару, заложив руки за спину, и, выбрав понравившу­юся барышню, подходили к ней с неизменной присказкой: «Не хотеться ль вам пройтись там, где мельница вертеться?». Если парень не нравился, девушка отворачивала голову и, выплевывая шелуху от семечек, гордо отвечала: «Не хотеться!»

«Не хо­теться – обиженно парировал парень – как хотеться! Без вас сможем обойтеться!» – и шагал дальше, выбирая себе новый «объект». Нет, такая жизнь и та­кие «развлечения» Фаню не устраивали! Вздыхая, она мечтала о Питере или, на худой конец, о Москве и понимала, что мечтам ее не суждено сбыться. Возвра­щение на хутор пугало ее, но ос­лушаться отцовского слова она не могла.

Морщась, Фаина стряхнула комок грязи, попавший из-под колес на ее новое пальто, и вновь погрузилась в свои неве­селые думы. Да, отца ослушать­ся было нельзя. Мать - другое дело. Мать свою Фаня вовсе не уважала. Разве можно допус­кать, чтобы муж так унижал тебя! Работать как вол, да еще ежегодно ребятишек рожать!

Всего у Фани было 18 братьев и сестер. Правда, половина из них умерли во младенчестве, и в жи­вых осталось лишь десять. Фаня помнила, как они болели, и как лечила их соседка – зна­харка Мирониха: она толкла в ступке паутинки, куриный помет, разбавляла все это дождевой водой и давала выпить ребен­ку. Обычно дети после такого «лечения» умирали, но мать никогда не расстраивалась: «Бог дал, Бог и взял!».

«Все! Приехали, хозяйка!» – прервал ее мысли рябой Гаври­ла. – Тпру, проклятые!»

Встре­чать Фаню выбежало все семей­ство – отец, мать, младшие сестренки и братишка. Вместе с от­цом из хаты вышел молодой че­ловек в кожаной куртке, штанах-галифе и с новеньким блестящим наганом на поясе. На вид Фаня дала ему около 20 лет, может, чуть старше. Он был высок, широк в плечах, с бритой голо­вой (это было в порядке вещей для того времени, когда мыла было мало, а вшей – много). Но особенно поразили девушку его глаза: карие, обрамленные пу­шистыми темными ресницами, они были совершенно неправ­доподобного размера – таких ог­ромных глаз у мужчин Фаина ни­когда не видела!

«Это дочь моя, Фенька, – отец явно заискивал перед этим пар­нем. И уже, обратившись к Фаи­не. – Это ихнее благородье, офицер красный, Митрий Иваныч»...

- Не Фенька, а Фаина!

- Не благородье и не офицер, а комиссар!

Фаина и комиссар сказали это одновременно – и оба покраснели, смутившись. Отец цыкнул на Фаню и, умильно улыбнувшись молодо­му комиссару, дескать, извиняй­те нас, темных, продолжал: «Они с отрядом ночью при­ехали – от своих отстали и те­перь нагоняют, остановились отдохнуть. Сейчас в хате спят вповалку...» – отец долго еще чего-то говорил, но Фаня его не слышала. Не отрываясь, смот­рела она на красавца-комисса­ра. А он, остолбенелый, – на нее. Уже и мать креститься начала, и отец понимающе крякнул, по­жалев, что вызвал дочь именно сегодня – как бы не вышло чего! А они стояли оба, словно пора­женные громом...

Весь день у Фани прошел в суете. Отец расспрашивал о го­родской жизни, затем мать по­тащила ее показывать сосед­кам, и те долго охали, качали головами и всплескивали рука­ми, задавали вопросы, а она от­вечала невпопад – перед глаза­ми у нее все время стоял комис­сар.

«Дмитрий Иванович... Нет, Митя, Митенька, Митюша...» – придумывала она ему ласковые имена и почему-то с тайной на­деждой ждала вечера, будто знала, что именно сегодня дол­жно свершиться нечто важное, что перевернет всю ее жизнь.

К вечеру распогодилось: небо расчистилось, ярким заревом полыхнул закат, постепенно ста­ли зажигаться звезды... Фаня всегда любила эти украинские звезды. В степи темно, городс­кие огни не светят, и от этого звезды кажутся большими, близкими: стоит руку протянуть – достанешь! Уже все спали, когда она вышла из хаты и, запро­кинув голову, стала глядеть на небо.

- Я тоже люблю звезды! – Феня вздрогнула от неожиданности: рядом с ней стол комиссар. – Когда смотришь на них, всегда думаешь о вечности. Нас с вами не будет на свете, и детей наших, а внуки и правнуки будут стоять и, запрокинув голову, смотреть на это же самое небо. И не бу­дут знать, что точно также сто­яли их дед с бабкой, молодые и влюбленные...

- Почему это «наши» внуки? И с чего вы взяли будто я влюбле­на? – тихо прошептала Фаня, как завороженная, глядя в его гла­за.

- Потому что вы влюблены в меня, как, впрочем, и я в вас. Я это сегодня сразу понял, лишь только мы увиделись... А «наши внуки»... Просто я вам делаю предложение... У вас целая ночь на размышление – завтра утром мы можем пожениться, а днем мой отряд должен двигаться вперёд.

- А я? – еле слышно прошеп­тала Фаня.

- Вы тоже поедете с нами!

- Быстрый вы какой! – справи­лась, наконец, Фаня со своими эмоциями. – Я вам согласия еще не давала! И вообще, с чего вы решили, что я соглашусь?

- Согласитесь, – уверенно про­изнес Митрий, и столько твер­дости было в его голосе, что Фаня поняла, что еще немного – и она действительно согласиться.

- Но я же вас не знаю совсем, – пыталась она сопротивляться собственным чувствам.

- Мне 23 года. Окончил ре­альное училище, в 18 году всту­пил в большевистскую партию, учился на политкурсах... Сейчас воюем, добиваем беляков!.. Отец – священник, братья были с белыми... Где они теперь и что с моей семьей – мне не извест­но. – Все это он отчеканил на од­ном выдохе. – Ну вот, теперь не говорите, будто ничего обо мне не знаете. Вы согласны вый­ти за меня замуж? Впрочем, до утра еще времени много...

Фаня сама не понимала, что происходит с ней. Все было так неожиданно и даже абсур­дно. Парень, которого она зна­ет всего полдня, с которым го­ворит всего несколько минут, делает ей предложение, и она почти согласна! Глупо! И в то же время у нее было такое чув­ство, что это и есть судьба, и если она откажется сейчас – упустит свое счастье, и вся жизнь ее пойдет наперекосяк.

- Зачем же ждать, – сказала она и сама испугалась своих слов. – Я согласна!

Ночь была ясная и тихая. За разговором они не заметили, как зашли далеко в степь...

Степи! Бескрайние тавричес­кие степи и такое же бесконеч­ное небо над головой – им ка­залось, что в этом мире суще­ствуют лишь они двое. Да, наверное, так оно и было тогда...

Когда ранним утром они вер­нулись домой, их ждали зап­лаканные глаза матери, свире­пый взгляд отца и понимаю­щие ухмылки бойцов-красноармейцев. Дело понятное: мо­лодой комиссар и молодень­кая девушка!

- Благословите! – Фаня и Митрий стали на колени перед родителями.

Этого никто не ожидал. Бойцы моментально посерьезнели: уж не рехнулся ли их комиссар. Мать и отец стояли в растерянности, не в силах понять, где же подвох. Секунд через десять мать при­шла в себя и ринулась в хату за иконой.

Этим же утром, но несколь­ко часов спустя, молодые возвращались на хутор из города. Они были уже мужем и женой, и у Митрия за пазухой, рядом с партийным билетом, лежали свидетельство об их с Фаиной браке, первый в их совместной жизни документ. Разумеет­ся, они не венчались – жених комиссар! – а расписались «по-советски». Это была первая в советском Геническе свадьба. И «по причине наступившего равноправия», жениху и неве­сте было предложено объеди­нить свои фамилии в одну. Так, в этот день родилась новая се­мья и образовалась новая двойная фамилия.

Они ехали счастливые на одном коне по бескрайней тав­рической степи и не знали, что через две недели их обоих сва­лит тиф, и только чудом они останутся живы, а в это время в бою с махновцами погибнет весь их отряд. Не знали они, что несколько лет спустя Фанина семья будет раскулачена и сослана в Сибирь, а семья Митрия – на Соловки. Не зна­ли, что еще позже, в страшном 37-м, Митрий не будет реп­рессирован лишь по чистой случайности: «воронок» придет на следующий день, после его переезда в другой город... Они многого не знали в тот день, и именно поэтому были счастли­вы!

Это – история любви моих прадедов. С того счастливого дня прошли долгие-долгие годы. Фаина и Дмитрий отме­тили и серебряную, и золотую, и бриллиантовую свадьбы. Не так давно они умерли, как го­ворится в хороших сказках, по­чти в один день. А мы, их прав­нуки, всё так же смотрим на вечные звезды...

Наталья Грибовская (Носань-Никольская), 1999 год.